Впечатлённый подвигами юных партизан и сынов полков, описанными в газете «Пионерская правда», и не думая нисколечко о том, как испорчу жизнь отцу и матери, я решил убежать на фронт. Это раскатистое слово «фронт» манило боевой музыкой барабанной дроби, романтикой самоотверженного служения Родине. Я чувствовал себя смелым. И к концу июля 1943 года созрел для побега. ПОБЕГ Однажды ранним-ранним утром, стянув с полки в сенях маленький, с кисет, мешочек с отрубями, улизнул я из дома. На тракт до станции «Щучье озеро», что почти в полусотне километров от села, вышел окольным путём за колхозными амбарами и больничным околотком. До деревни Бурма шёл я по-походному, распевая во весь голос «Если завтра война…». Повторяя припев, заканчивающийся словами «…если тёмная сила нагрянет, как один человек весь советский народ на защиту страны своей встанет», я гордо ощущал себя именно человеком, встающим на защиту страны. На мосту через речку Тюй остановился ненадолго, наблюдая сверху за стайкой порядочных голавлей, которые паслись чуть ниже, изредка целуя поверхность воды. Вздумал покормить их отрубями, но не получилось: ветер сносил корм к берегу. Пожалев брошенное в воду, я спустился к речке и, запивая из ладошки, доел сухие, как опилки, отруби. Заночевал в стоге свежего сена. А до станции железнодорожной добрался уж почти к вечеру следующего дня. Примерно в километре от неё дошла до моих ушей волна трубной протяжной музыки паровозного гудка. Отходившего поезда за лесом не разглядел, увидел лишь гриву кудряво тянущегося дыма. По станционному посёлку шёл, пьянея от волнения, голодной усталости и запахов гари каменного угля, мазута и смолы. Тракт доходил прямо до небольшого кирпичного здания вокзала с палисадником, за которыми большое пространство земли было разлиновано рельсами со штрихами смолёных шпал. Кое-где на запасных путях стояли отдельные и сцепками коричневые товарные вагоны, платформы. Настойчиво лезли в глаза мачты рукастых семафоров и гигантский пест водонапорной башни. Я озирался диким деревенским пацаном, не зная даже, в какую сторону мне надо ехать, чтобы на фронт-то попасть. ПЕРВЫЙ ПОЕЗД Первый вплотную увиденный поезд испугал меня почти до безумия – так, что, очухиваясь, я уловил в душе сомнения в своей смелости, да и в правильности поступка. Огромный, паром пышущий паровоз с отлитой на выпукло-круглом лбу блестящей маркой «Иосиф Сталин», проезжая рядом, внезапно ударил по голове бешеным гудком. И я постыдно присел… Эшелон не остановился, а, на ходу обменявшись переброшенными машинистом и дежурным по станции кружками проволочных жезлов, набирал скорость и, гудя, пошёл дальше, мелькая теплушками со стоявшими в дверях солдатами и платформами с зачехлёнными пушками. Сообразив теперь, в какую сторону мне надо ехать, я несколько успокоился; стал с нетерпением ждать другой эшелон, который, может быть, остановится. Крадучись ходил я вдоль путей из-за боязни, что дежуривший на вокзале милиционер с шашкой меня поймает. Отбивая чечётку на стыках рельсов, не замедляя хода, в оба направления изредка проезжали товарные поезда. Первый пассажирский удивил тем, что его вагоны были увешаны гроздьями людей на подножках, на буферах и даже на крышах. Остановился он всего на минуту, и когда по звонку колокола тронулся, за ним, мотая мешками, напрасно бежали несколько человек – зацепиться за что-либо было просто невозможно. К вечеру, когда рельсы начали отливать медью от лучей садившегося солнца, остановился всё же большой военный эшелон. Из теплушек сразу начали выпрыгивать солдаты, прямо около путей разводившие костры. Заманчиво запахло каким-то варевом, но я, проглотив набежавшую слюну, с замиранием сердца подошёл к солдатам у костра за последним вагоном; распираемый надеждой, умоляюще сказал: - Дяденьки, возьмите меня на фронт! - Иди сюда, – поманив рукой, очень ласково позвал меня немолодой солдат с чапаевскими усами. Я, задыхаясь от радости, подошёл. А он вдруг больно схватил меня за ухо и повёл за рельсы к постройкам. - Беги домой, пока не попало! И не суйся больше! – шибко, как поленом, поддав коленом по костям моей худой задницы, он зло заматерился. ОСОЗНАНИЕ СВОЕЙ ГЛУПОСТИ …Расплывающимся от слёз взглядом я проводил солдатский эшелон. Удручённый неудачей и осознанием своей глупости, ночь я провёл в прерывистой дремоте на какой-то реечной скамейке в палисаднике, ёжась от холода и дёргаясь от рёва проходивших поездов. И с рассветом уныло по знакомой дороге мимо низких длинных бараков побрёл домой. На душе было горько и от понимания, как мне здорово влетит, и от предположений, что ребята задразнят. Что потом и происходило… Во второй половине дня от голода и усталости под ногами начала зыбиться дорога. Я увидел на обочине брошенную охапку гороховой ботвы, но она была вылущена до последнего стручка. Внимательно приглядываясь к окрестностям, под горой я увидел знакомую зелень горохового поля. Побежал напрямик, подгоняемый сверлившим живот голодным подсосом. Рвал стручки, ел, толком не разжёвывая. Потом уже обеими руками набивал карманы и пазуху, чтобы хватило на дорогу. И обомлел, услышав конский топот, а повернувшись, увидел, что на меня, грозя плетью, скачет всадник. Побежал. На первых же шагах упал, запнувшись о стебли, пластом. Тут же рядом тяжело топнули копыта, и огненной болью щёлкнул по шее конец ременного арапника. Умная лошадь на меня не наступала, а от взмахов кнута, секущего мою спину, плясала рядом. Заночевал в том же стоге на середине пути, а на закате следующего дня подошёл к школе комбайнёров на северном конце нашего села. Дождался темноты, чтобы скрытно идти к родному дому. Осторожно огородами подобрался к сараю, потихоньку залез на сеновал и лёг, накрывшись дерюгой, лежавшей там всё лето на случай отдыха в жару. Проснулся от маминого возгласа: «Господи! Валя!». Она шагнула ко мне, упала на колени, прижалась мягкой грудью и, капая на лицо слезами, стала меня целовать, а не ругать, как я ожидал. Валентин СТЕПУЧЁВ
Источник: Стерлитамакский рабочий
07.09.2011 11:39